Варяги и Варяжская Русь. К итогам дискуссии по вар - Страница 46

Но, говоря так, сам Карамзин, столкнувшись со словом «немцы» в письме Ивана Грозного к шведскому королю Юхану III от 11 января 1573 г., «заставил» русского царя произнести именно то, что так хотелось услышать историку. Грозный, заведя в октябре 1571 г. разговор о том, что Швеция Ярославу Мудрому «послушна была», через год с небольшим подчеркивал: «А что ты написал по нашему самодержьства писму о великом государи самодержце Георгии-Ярославе, и мы потому так писали, что в прежних хрониках и летописцех писано, что с великим государем самодержцем Георгием-Ярославом на многих битвах бывали варяги, а варяги — немцы (курсив мой. — В. Ф.), и коли его слушали, ино то его были, да толко мы то известили, а нам то не надобе». Впервые этот документ в полном соответствии с оригиналом был опубликован в 1773 г. Н. И. Новиковым. В 1790 г. А. Л. Шлецер, также нисколько не отступая от текста послания, напечатал приведенный отрывок на немецком языке. Но в 1821 г. норманизм Карамзина побудил его превратить варягов из «немцев» в «шведов». Вот что теперь якобы говорил царь шведскому королю: «Народ ваш искони служил моим предкам: в старых летописях упоминается о варягах, которые находились в войске самодержца Ярослава-Георгия: а варяги были шведы (курсив мой. — В. Ф.), следственно его подданные».

В таком виде эти слова, выдаваемые за подлинные, затем цитировали и надлежащим образом комментировали в XIX в. весьма авторитетные в России и Европе исследователи А. А. Куник и В. Томсен, используя их в качестве аргумента в пользу не только норманства варягов эпохи Киевской Руси, но и «норманистских настроений» русского общества вообще. Согласно Кунику, письмо Грозного — наглядный пример «живучести в России XVІ-XVІІ в. традиции видеть в варягах именно шведов», неоспоримое свидетельство того, что «с 16-го столетия до Петра Великого под варягами… преимущественно разумели опять живущих вблизи ш в е д о в (разрядка автора. — В. Ф.), как в эпоху основания российского государства». Так, благодаря Карамзину, Кунику, Томсену, работы которых были весьма широко известны, ученые и просто любители русской истории утверждались в мысли, что «еще в XVI веке носилось мнение о выходе князей из Скандинавии». В этой же мысли продолжают утверждаться наши современники, в том числе зарубежные. И не только посредством знакомства с наследием названных ученых. В 1995 г. финский историк А. Латвакангас, приводя цитату из письма Грозного, данную в интерпретации Карамзина, назвал ее «весьма интересной». Публикацию же Новикова он охарактеризовал лишь как «версию», при этом не ознакомив с ней читателя.

В арсенале норманистов имеется еще один способ работы с неустраивающими их показаниями источников — способ отрицания. Так, в угоду своей концепции, связывающей имя «русь» исключительно только со скандинавским Севером, они пытались вычеркнуть из истории черноморскую русь, нападавшую на Византию как до призвания варягов, так и до времени их появления в Киеве. Шлецер, отнеся ее к «неизвестной орде варваров», неизвестно откуда пришедшей и затем неизвестно куда канувшей, заключил, «руссы, (здесь и далее курсив автора. — В. Ф.), бывшие около 866 г. под Константинополем, были совсем отличный от нынешних руссов народ, и следственно не принадлежат к русской истории». По его мнению, понтийских руссов за один народ с киевским приняли византийцы, а «простое сходство в названии Ρως и Рус обмануло и почтенного Нестора, и ввело его в заблуждение…». И, как он требовательно говорил, «никто не может более печатать, что Русь задолго до Рюрикова пришествия называлась уже Русью». Немецкий ученый Г. Ф. Голлман согласился со Шлецером, что «понтийская русь» не принадлежит русской истории. Куник, прекрасно осознавая, что факт присутствия руси на берегах Черного моря в дорюриково время полностью сокрушает норманскую теорию, свидетельства о ней уже вообще охарактеризовал «несостоятельными полностью».

Вместе с тем Шлецер, что хорошо видно, все же признал факт наличия в истории юга Восточной Европы не только «совсем отличного от нынешних руссов народа», но и народа никак не связанного с варяжской русью, тут же поспешив свести его с подмостков истории. Но, как резонно возразил ему в ответ Н. М. Карамзин, «народы не падают с неба, и не скрываются в землю, как мертвецы по сказкам суеверия (сам он полагал, что скандинавские «россияне» появились на юге в связи с приходом Аскольда и Дира в Киев). В 1814 г. профессор Дерптского университета Г. Эверс открыл южную Русь, существовавшую ранее прихода Рюрика. В ней он видел хазар (понтийскую русь в отличие от волжской руси, также связанной, по его мнению, с хазарами), от которых русские приняли свое имя. При этом историк здраво заметил, что «естественнее искать руссов при Русском море (Черном. — В. Ф.), нежели при Варяжском (Балтийском. — В. Ф.)». Полагая, что в ПВЛ под варягами разумеются многие народы, он утверждал, что таковыми в ней понимаются прежде всего скандинавы. По взвешенным словам норманиста В. А. Мошина, в «эпоху расцвета ультранорманизма» большое влияние оказала критика Эверсом «норманизма и доказательство пребывания руси на Черноморьи до 862-го года».

О черноморской Руси затем говорили прямые последователи Эверса (И. Г. Нейман, Г. Розенкампф и др.), а также те исследователи, что акцентировали внимание на бытовании в прошлом, помимо Киевской Руси, других Русий. Вывод об исторической реальности черноморской руси приняли и подтвердили ученые, абсолютно убежденные в норманстве варягов. Так, Фатер, утверждая, что «столь очевидно бытие росов» на юге, увидел в руси остатки готов, проживавших на северных берегах Черного моря, среди которых разместились значительные колонии варягов-норманнов, и в связи с этим ставшие прозываться русью. С. М. Соловьев, обратившись к византийскому «Житию святого Стефана Сурожского», где речь идет о взятии Сурожа (Судака) князем Бравлином, стоявшим во главе русской рати, и последующем его крещении, предположил, что это известие относиться к началу IX века. По всей вероятности, резюмировал он, «русь на берегах Черного моря была известна прежде половины IX века, прежде прибытия Рюрика с братьями». Затем крупнейший византинист В. Г. Васильевский, проанализировав как названное житие, так и «Житие святого Георгия Амастридского», также содержащее известия о черноморских походах руси, и, установив, что оба памятника написаны в первой половине IX в., сделал вывод о несомненном знакомстве византийцев с руссами до 842 года.